До свидания, мальчики!

До свидания, мальчики!

Не знаю, как кому, а мне пришел на ум именно этот сюжет, когда я получил рукопись книги, полную войны, смертей и стихов, укрытых от забвения ладонью Дмитрия Шеварова, книги этой вдохновителя и составителя. Она — его отчет перед вечностью и одновременно результат его ежедневной работы и заботы.

Книга проросла из его многолетней колонки в «Российской газете». Книга нервная, неровная и пристрастная, но это и есть доказательство живой памяти о войне, наглядное свидетельство, что память эта не вся ушла в парады, запоздалые наградные листы и академические монографии, не стала данью бюрократическому молоху, пожирающему всякую живую инициативу. Эта книга — отголосок народной трагедии, потерянное тепло опустевшего дома, не досчитавшегося ушедших из него сыновей. Словом, как сказано у ровесника погибших стихотворцев, Давида Самойлова:

Они шумели буйным лесом.

В них были вера и доверье.

А их повыбило железом.

И леса нет. Одни деревья.

Судя по тем немногим, кто в этом поколении вышел живым из четырехлетней мясорубки, это было очень талантливое поколение. Пусть не все стихи в этой книге служат тому убедительным доказательством, но ведь они, в большинстве, писать только начали; присущие им способности и таланты не успел огранить страшный опыт войны. Как сказано у другого их ровесника, Бориса Слуцкого:

Жизни, смерти, счастья, боли

Я не понял бы вполне,

Если б не учеба в поле —

Не уроки на войне.

На этих уроках большинство из них и сложили свои головы, и остались в неподготовленной к их гибели памяти близких отдельными строчками из стихов и писем, юношескими фотографиями и коротким прочерком между крайними датами биографии — датой рождения, как правило, известной, и датой смерти, у большинства известной весьма приблизительно, потому что особая жестокость этой войны в ее подчеркнутом безразличии к тем, кто уже выбыл из живых и не сможет воевать дальше.

Да, каждый был ранен, контужен,/ А каждый четвертый — убит./ И лично Отечеству нужен,/ И лично не будет забыт… (Борис Слуцкий). Фото: РИА НовостиЭта война еще и сегодня, почти семьдесят лет спустя, продолжает хоронить своих мертвых. Большей частью в братских могилах. Без имен. «Мрамор лейтенантов — фанерный монумент — венчанье тех талантов. Развязка тех легенд».

Я все время цитирую их выживших ровесников, потому что они — Слуцкий, Самойлов, Левитанский, Межиров и другие немногие, сохранили в стихах самую пронзительную о них память, проникнутую чувством вины живых перед недожившими. Они на своей шкуре испытали то, о чем пишут:

Сгорели в танках мои

товарищи

До пепла, до золы, дотла.

Трава, полмира

покрывающая,

Из них, конечно, произросла.

Мои товарищи на минах

Подорвались, взлетели ввысь…

И я им верю много больше, чем себе, все это знающему из их стихов и прозы. Это у них я прочел, что экипаж сгоревшего танка хоронили, собрав весь прах в один танковый шлем.

Да, сделали все, что могли мы,

Кто мог, сколько мог

и как мог.

И были мы солнцем палимы,

И шли мы по сотням дорог.

Да, каждый был ранен,

контужен,

А каждый четвертый — убит.

И лично Отечеству нужен,

И лично не будет забыт…

И то и другое — Слуцкий.

Вот этот завет «лично не будет забыт» и выполняет книга в ваших руках, она полнее, более въедлива и содержательна, чем другие ее предшественницы, осуществлявшие поверку в роте стихотворцев, убитых на войне. Ведь никто из них, кроме двух, умерших от старых ран, не дожил до Победы, но нашей благодарной памяти — вместилища их бессмертия — каждый из них достоин. И пусть им общим памятником будет так и названное памятником стихотворение Бориса Слуцкого и эпитафия на нем:

Расту из хребта, как вершина

хребта,

И выше вершин над землей

вырастаю.

И ниже меня остается

крутая,

Не взятая мною в бою, высота.

Гостям Парада Победы вручили книгу «Ушли на рассвете». Фото: «РГ»Из книги «Ушли на рассвете»Ариан Тихачек, 20 лет

Лейтенант, командир роты стрелкового полка, помощник начальника штаба. Погиб 9 октября 1943 года на подступах к Днепру под деревней Бородаевка.

Его имени нет в списках погибших на войне поэтов. Его стихов нет ни в одной антологии фронтовой поэзии, хотя они издаются и пополняются вот уже более полувека — с тех пор как в 1963 году вышел сборник «Имена на поверке».

Ночь в санбате

Глухая ночь.

Горит в углу

коптилка.

У печки дремлет

девушка-сестра.

Соломы на полу

набросана подстилка.

Я, лежа на спине,

бесцельно жду утра.

Трещат дрова, железная

печурка

Сквозь дверцу на стену

бросает слабый свет.

Я закурил. Дым вьется

от окурка.

А рана все болит.

Всю ночь покоя нет.

Начнешь стонать — не легче:

боль все та же.

Начнешь мечтать —

боль гонит и мечты,

Как будто бы всю ночь

стоит на страже,

Чтоб мучить и томить

под кровом

темноты.

Ноябрь 1942